Читатель

Выражение «кошмарный ужас» я услышал когда-то из уст одной дамочки. Идиому «абсурдный нонсенс» образовал самостоятельно, по аналогии.

Страна Чудес Льюиса Кэрролла располагается глубоко под землею, в «мире-навыворот». Алиса попадает туда, провалившись в бездонный колодец. Там она превращается то в великаншу, то в карлицу, отведав чудесного гриба, волшебного пирожка или магического эликсира. В одном из эпизодов ее принимают за змею благодаря непомерно отросшей шее. То и дело Алиса встречает существ, принадлежащих к миру нечисти или к миру безумия: это Белый Кролик и Мартовский Заяц, Чеширский Кот и Синяя Гусеница, и т.п. Действие протекает по логике сновидения и сновидением в итоге и объясняется. Причем это сновидение, безусловно, кошмарного характера, только ужасное из него удалено, потому что сказка все-таки детская. Выходит, нонсенс – это кошмарное минус ужасное.

Катя Метелица пишет про другую знаменитую английскую сказку:

«Мой ночной кошмар даже пересказывать стыдно; я, как Александра Епанчина у Достоевского, – она видела настолько невинные сны, что даже ее маменька говорила «тьфу, право, как не интересно» и считала за это Александру коровой. Мне часто снится, что я в какой-то комнате без окон и дверей, типа землянки, совершенно одна, и мне нужно оттуда выбраться. Но там есть единственный вылаз, он высоко-высоко под потолком и такой узкий, что я в нем обязательно застряну… Любой фрейдист, конечно, будет толковать этот сон как память о родовой травме или что-то в этом роде. Но я боюсь, что все гораздо глупее. Потому что в моей землянке есть обстановка, по-викториански уютная, почти игрушечная, с узорчатыми обоями, с нарядной мебелью, с картинами в рамочках, и я совершенно уверена, что этот кошмар навеян иллюстрациями художника Диодорова к книжке «Винни-Пух и все-все-все», которую мы читаем на ночь с младшим сыном; то есть мой кошмар – всего-навсего нора Кролика, в которой однажды застрял Винни-Пух, когда объелся и растолстел. Но это не мешает мне каждый раз просыпаться в холодном поту».

«Любой фрейдист», разумеется, скажет, что одно другому не мешает: сон может быть спровоцирован чтением на ночь, но родовые («перинатальные») переживания тоже ведь никуда не денутся, они, как хемингуэев праздник, всегда с тобой. В общем, где-то в недрах абсурдного нонсенса прячется кошмарный ужас; поэтому, собственно говоря, и смешно.

В эссе Александра Гениса глубины подсознания самым простодушным образом совпадают с земными недрами: «Путешествиям в подсознание меня научил лама Намкхай Норбу, вернее – его бруклинский ученик, психиатр Ник Леви. Изучив тибетскую «Книгу мертвых», Леви делился загробным опытом… Доктор начал сеанс, уложив нас на узорчатые подушки. Потом он велел закрыть глаза и спускаться по воображаемым ступенькам, пока не начнется вымышленный лес. По нему следовало дойти до миражной речки, перебраться на другую сторону и залезть в несуществующую пещеру, чтобы найти в ней призрачный дар судьбы. Брезгливо проделав требуемое, я с удивлением обнаружил в пещере большой кусок угля. Он оттягивал даже воображаемые руки. «Антрацит, мудила», — добродушно подсказало подсознание, и я тут же вспомнил одноименный город в Донбассе. По случаю выходного все его жители гуляли в воскресных костюмах: бумажных тапочках и пиджаках, сшитых из черного сатина, что шел на трусы, называвшиеся «семейные». Выгодный наряд из магазина похоронных принадлежностей не предназначался к долгой носке, но город был небольшим, и ходить по нему, в общем-то, было некуда… Пропустив мой мемуар сквозь жернова гештальт-психологии и сито ночной йоги, Леви сказал, что уголь символизирует талант, который может разгореться под его руководством».

В общем, наш Кузбасс в свете мифа и психоанализа – край кромешного ужаса, абсурдных чудес и огромных талантов.

В однотомнике Кэрролла имеется и отдельная сказка «Алиса под землей», но это просто сокращенный вариант «Алисы в Стране Чудес», с минимальными вариациями, а поместили его сюда, чтобы проиллюстрировать рисунками самого Кэрролла. Прочие тексты сопровождаются классическими гравюрами Теннела, Фарнисса и др. Разумеется, это не полное собрание: если уж издали «Историю с узелками», следовало включить и «Символическую логику» и прочие околонаучные работы автора. Но книжка, в общем, неплохая, только почему-то без комментариев, что само по себе абсурдный нонсенс. Издать «Алису» без комментариев – все равно что не подать сливок к английскому чаю.

Клод Леви-Стросс. Печальные тропики.  М. АСТ, Астрель, 2010. 441 с.

Леви-Стросс (1908–2009) – один из создателей структурализма, наряду с нашим Владимиром Проппом. Если разъяснить структурный метод в двух словах, вы будете смеяться: в основе его лежит разъятие окружающего на простенький набор парных («бинарных») оппозиций. Причем возник он еще 2500 лет назад, когда китайские даосы разработали учение об Инь и Ян, а греческие пифагорейцы решили, что мир стоит на парах противоположностей типа «нечетное – четное», «единичное – множественное», «правое – левое», «мужское – женское», «прямое – кривое» и т. п.

Самая знаменитая оппозиция Леви-Стросса – это «сырое и вареное», с помощью ее можно описать как отношение природы и культуры, так и внутреннее устройство разнообразных культур. «Печальные тропики» (1955) – книга скорее про сырое, потому что в ней рассказывается об экспедициях автора в бразильскую сельву, где еще остались примитивные индейские племена.

Леви-Стросс в свое время показал, что социальные отношения и мифы этих племен устроены куда более замысловато, чем повседневная жизнь горожанина-европейца. Но в «Печальных тропиках» автор не слишком загружает читателя наукой: это скорее книга путевых заметок, правда, интеллектуально насыщенная, поэтому в ней то и дело кристаллизуются афоризмы типа «ученый – не тот, кто дает правильные ответы, а тот, кто ставит правильные вопросы».

Вареное автору нравится куда меньше, чем сырое, а некоторым его героям – наоборот. Вот, например, описание гаримпо – лагеря бразильских старателей: «Для искателя алмазов считается плохой приметой, если в лоток попадает золото: его следует тут же выбросить обратно в воду; того, кто сохранит золото, ждут бесплодные недели. Бывает, разгребая голыми руками гравий, получают рану от удара хвостом ядовитого ската.

Такие раны трудно залечить: нужно найти женщину, которая согласится раздеться и помочиться в рану. Так как женщин в гаримпо нет, кроме местных проституток, это примитивное лечение чаще всего приводит к заражению сифилисом». Что здесь вареное (культурное), а что – сырое (природное), вы можете разобраться сами.

Это первый полный перевод «Печальных тропиков» на русский язык – раньше выходили только сокращенные издания. Новый перевод, впрочем, хуже прежнего: древнеиндийские Мохенджо-Даро и Хараппа здесь объявляются «шахтерскими поселками», а шахтерские городки бразильского штата Сан-Паулу, оказывается, когда-то «трепетали от звука разрывающихся мин». А все потому, что «мина» в романских языках, да и в английском – и подкоп, и шахта, и мина, и сокровищница.

Например, у Кэрролла есть такой диалог: «Кажется, горчица – минерал, — продолжала Алиса задумчиво. – «Конечно, минерал, — кивнула Герцогиня. – Минерал огромной взрывчатой силы. Из нее делают мины и закладывают при подкопах». Если бы Кэрролла издавали с комментариями, глядишь, переводчики лучше бы знали свое ремесло.

Леви-Стросс (1908–2009) – один из создателей структурализма, наряду с нашим Владимиром Проппом. Если разъяснить структурный метод в двух словах, вы будете смеяться: в основе его лежит разъятие окружающего на простенький набор парных («бинарных») оппозиций. Причем возник он еще 2500 лет назад, когда китайские даосы разработали учение об Инь и Ян, а греческие пифагорейцы решили, что мир стоит на парах противоположностей типа «нечетное – четное», «единичное – множественное», «правое – левое», «мужское – женское», «прямое – кривое» и т. п.Самая знаменитая оппозиция Леви-Стросса – это «сырое и вареное», с помощью ее можно описать как отношение природы и культуры, так и внутреннее устройство разнообразных культур. «Печальные тропики» (1955) – книга скорее про сырое, потому что в ней рассказывается об экспедициях автора в бразильскую сельву, где еще остались примитивные индейские племена. Леви-Стросс в свое время показал, что социальные отношения и мифы этих племен устроены куда более замысловато, чем повседневная жизнь горожанина-европейца. Но в «Печальных тропиках» автор не слишком загружает читателя наукой: это скорее книга путевых заметок, правда, интеллектуально насыщенная, поэтому в ней то и дело кристаллизуются афоризмы типа «ученый – не тот, кто дает правильные ответы, а тот, кто ставит правильные вопросы».Вареное автору нравится куда меньше, чем сырое, а некоторым его героям – наоборот. Вот, например, описание гаримпо – лагеря бразильских старателей: «Для искателя алмазов считается плохой приметой, если в лоток попадает золото: его следует тут же выбросить обратно в воду; того, кто сохранит золото, ждут бесплодные недели. Бывает, разгребая голыми руками гравий, получают рану от удара хвостом ядовитого ската. Такие раны трудно залечить: нужно найти женщину, которая согласится раздеться и помочиться в рану. Так как женщин в гаримпо нет, кроме местных проституток, это примитивное лечение чаще всего приводит к заражению сифилисом». Что здесь вареное (культурное), а что – сырое (природное), вы можете разобраться сами.Это первый полный перевод «Печальных тропиков» на русский язык – раньше выходили только сокращенные издания. Новый перевод, впрочем, хуже прежнего: древнеиндийские Мохенджо-Даро и Хараппа здесь объявляются «шахтерскими поселками», а шахтерские городки бразильского штата Сан-Паулу, оказывается, когда-то «трепетали от звука разрывающихся мин». А все потому, что «мина» в романских языках, да и в английском – и подкоп, и шахта, и мина, и сокровищница. Например, у Кэрролла есть такой диалог: «Кажется, горчица – минерал, — продолжала Алиса задумчиво. – «Конечно, минерал, — кивнула Герцогиня. – Минерал огромной взрывчатой силы. Из нее делают мины и закладывают при подкопах». Если бы Кэрролла издавали с комментариями, глядишь, переводчики лучше бы знали свое ремесло.