Пришла, сыграла, покорила.

— Нет. Мне даже самой это странно! Но на фестивале я работала так же, как здесь, в Кемерове. Правда, для моноспектаклей там была отведена очень маленькая площадка. И специфическая: зал на 200 мест, кулисы просто отсутствуют, задника тоже нет… А дома-то у нас «Целлофан» идет на большой сцене! Я же по ходу пьесы устать должна, запыхаться, бегая между всеми своими обязанностями…

— Мы работали в пятый день (фестиваль длился восемь), так что до нас уже были фавориты. Мне, в частности, рассказывали про прелестный спектакль из Румынии. Он тоже моно, тоже играет одна актриса… Ну, все, думаю, моя ниша уже занята. Однако делать нечего – стали готовиться. Весь день вместе со звукооператором и директором театра Алексеем Анатольевичем Разуковым клеили коробки. В нашем спектакле ведь масса реквизита…

— А по ходу дела я еще несколько раз переодеваться должна. Причем в конце – в нарядное облегающее платье. Но тут вижу – в кулисах мне не скрыться, поэтому менять наряд пришлось прямо на глазах зрителей. Постаралась сделать это красиво.

— Время не засекала, но вызывали, правда, много раз. И потом, когда в конце вечера пришла в актерское кафе, где ежедневно тусовались все участники, меня тоже встретили овацией. Было приятно.

— Право участвовать в качестве почетного гостя на любом театральном фестивале Европы. «Серебряный» (его получила актерская пара из США) – участие на фестивале северного региона. «Бронзовый» — на фестивалях Средней Азии. «Бронза» досталась Харьковскому академическому театру драмы за спектакль «Войцек».

— Они тоже есть, но их все рассматривают в первую очередь продюсеры. Генеральный – Давид Бурман и исполнительный – директор нашего театра Алексей Разуков. Я знаю, что уже идут переговоры о гастролях в Финляндии, Норвегии, Исландии, Греции. Возможно – во Франции и Китае. Мне пообещали, что если будет выступление в Хельсинки, туда непременно приедет автор пьесы Бьорк Якобсдоттир. Интересно встретиться с автором.

— Нет, никогда! Это – первый опыт.

— Сложный вопрос. Физически? Да, труднее. Я так боялась, что моей энергетики не хватит, чтобы полтора часа удержать зал, что, по-моему, кое-где даже перестаралась. На фестивале это точно было! Я прямо чувствовала, как накрываю публику волной. Ой, думаю, надо чуть-чуть сбавить напор, как-то меня, по-моему, слишком много.

С другой стороны, когда нет подпитки партнеров, нет и ответственности перед ними. Захотела – продлила паузу, захотела – водички попила… Свобода! Никаких рамок. Партнеры обязывают, да. Но – и помогают, конечно.

— Я люблю всех своих героинь, иначе невозможно. Я же должна их оправдать, объяснить, откуда что. Значит, приходится что-то такое, созвучное, из себя доставать. Когда я уже вошла в роль, сжилась с ней, я (на спектакле, во всяком случае) даже перестаю понимать, где кончается она и начинаюсь я сама. И потом, я считаю, в нас, в каждом человеке, столько всего намешано, что всегда можно найти эту краску, это волоконце, которое является основным в личности персонажа, которого играешь. Когда его, это волоконце, почувствуешь, перевоплотиться уже не сложно.

— И тем не менее все равно вспоминаешь ведь какой-то свой опыт жизни, свои эмоции, пережитые в реальности… Вот, например, я знаю, что у вас – взрослая дочь, а в спектакле «Целлофан» — прелестна сцена, где вы высаживаете на горшок маленького сына, где пытаетесь как-то ввести его в рамки…

— Ну, это же совсем просто! Довольно представить, как бы ты общался с двухлетним ребенком. Как ты сюсюкаешь над своим… Это же оно, свое, то самое, которое не пахнет. По-моему, чувство, знакомое каждой женщине…

— Это правда! Все, что услышал, увидел, перечувствовал, идет в дело. В спектакле «Опасные связи», где я играю такую мерзавку, как госпожа Мертей, есть эпизод ее прощания с побежденным возлюбленным. На репетициях я вдруг вспомнила историю, которую рассказывала мне моя мама. У нас умер дальний родственник, она была на похоронах. И с ужасом передавала мне: дядя Ваня лежит в гробу, а жена вот так его обняла, едва ли не рядом устроилась и что-то такое наговаривает ему, шепчет, прямо как живому… Жуткое зрелище! Я это почему-то вспомнила, когда мы репетировали последнюю сцену. Рассказала режиссеру. Он говорит: «А ну-ка, давай попробуем так же!» И я представила, как оно может происходить – это прощание навсегда с любимым человеком, с которым прожита жизнь. Как она берет его уже холодную руку и прикладывает к себе (будто он ее обнимает), как шепчет ему какие-то, наверное, глупости, которые шептала в минуты близости… Это так страшно, печально и красиво… Режиссер сказал: «Оставляем эту мизансцену». Точная очень получилась по эмоциональному состоянию. Хотя и – весьма экстравагантная, да?

— Я же говорю: актеру приходится хватать выразительные детали везде, где он их находит – на улице, в быту, дома. Увидел – украл. Нормально.

— Я счастлива, что съездила на фестиваль. Это всегда такая мощная подпитка!

Ольга ШТРАУС

НА СНИМКАХ: церемония награждения в Ереване; сцены из спектакля «Целлофан»

Фото

Федора Баранова.