«Олежку украли!»

Депутаты Госдумы собираются ужесточить правила изъятия детей из семьи. Органам опеки хотят запретить забирать детей без судебного решения. Давно пора

Пропал средь бела дня
Одиннадцатилетний Олег не вернулся из школы домой в конце января. Бабушка мальчика Людмила Львовна уже и не знала, как утешить маму Олежки Светлану. Она, молодая женщина, совершенно лишена зрения и слуха. Но сына всегда видит и слышит сердцем. А тут вдруг его нет рядом…
Прежде Олег никогда нигде не задерживался, да и вообще все называют его домашним ребенком. А иначе нельзя. Он – и глаза, и уши любимой мамы. Подает ей таблетки, стакан с водой, да и вообще научился предупреждать и исполнять ее желания. Хотя многое по дому Светлана делает сама. Ведь до тех пор как Олежке исполнилось три года, Светлана была здоровой. Слепота – следствие сахарного диабета. А год назад нежданно-негаданно навалилась еще и глухота.
Черные-черные полосы буквально преследуют эту семью. Единственная радость, глоток воздуха, когда, казалось бы, и дышать-то нечем, – это Олежка. Ласковый, добрый, послушный…
Конечно, и у самой Светланы, ни за что ни про что наказанной тяжелыми болезнями, и у ее мамы бывают минуты отчаяния… Но Олежка словно отводил новые беды своими руками. Помогал чутким своим сердечком. И вдруг…
— Украли нашего Олежку! – сквозь рыдания произносит в телефонную трубку Людмила Львовна.
У меня, не раз писавшей о проблемах этой семьи, перехватило дыхание. И трубка чуть не выпала из рук.
Видимо, почувствовав мой шок, Людмила Львовна уточнила:
— Олежку схватили прямо на улице, по дороге в школу. Насильно посадили в машину и увезли в детский приют. Светлана жить не хочет…
Расспросы помогли выяснить, что «схватили» мальчика сотрудники инспекции по делам несовершеннолетних. И случилось это не после наступления так называемого «детского комендантского часа», когда несовершеннолетние должны быть дома, а прямо средь бела дня. Домашний мальчик не совершил кражи, не пил пиво, как еще случается с его сверстниками, не нюхал клей или еще какую-то гадость. Он шел в школу. И не дошел. Его действительно отвезли в социально-реабилитационный центр, что на проспекте Ленина.
— Только через пять часов нам позвонили и сказали, где наш ребенок. А все пять часов мы сходили с ума от неведения. Ведь мы всегда контролировали приход Олега в школу.
«Мальчик, а почему у тебя желтые зубы?»
Сотрудники инспекции по делам несовершеннолетних уверяют, что позвонили Людмиле Львовне спустя час, как увезли Олега в реабилитационный центр. Людмила Львовна настаивает на своем: не звонили!
Но как бы то ни было, забирать ребенка с улицы без ведома его близких – уже, мягко говоря, неправильно. К тому же изъять ребенка из семьи и поместить его в приют до решения суда пока имеют право только сотрудники органов опеки, а никак не инспекции по делам несовершеннолетних.
Какую такую угрозу жизни представляла семья Олега, чтобы его изолировали вот таким образом? Конечно, я попыталась найти ответ на этот вопрос, разговаривая и с должностными лицами, и с теми, кто искренне сожалеет о случившемся.
Удивительно, но факт: основная причина сводится к тому, что ребенок (это мнение членов комиссии) живет в антисанитарных условиях. В связи с этим хочется привести слова депутата Госдумы Ольги Алимовой, которая ратует за поправки в Семейный кодекс в отношении изъятия детей из семьи:
— К сожалению, очень часто детей забирают у хороших родителей просто потому, что семья не очень богатая и условия не королевские. С одной стороны, мы говорим, что дети должны быть в семье, с другой – забираем их. Новые поправки хоть как-то защитят семьи от беспредела, который творят органы опеки.
Наш кузбасский уполномоченный по правам ребенка Дмитрий Кислицын не просто знает о ситуации с Олежкой. Дмитрий Владимирович сделал запросы во все органы, от которых зависит дальнейшая судьба мальчика. Его мнение однозначно: этот ребенок должен жить в семье. Просто надо семье помочь. Помимо мамы-инвалида в квартире живет еще дядя мальчика. Тоже инвалид. Можете представить, как непросто Людмиле Львовне!

После замечаний комиссии (а обследовала она квартиру уже после того, как Олега поместили в приют) Людмила Львовна пыталась заняться наведением порядка. Насколько смогла. Насколько позволил семейный бюджет. На четверых он составляет чуть более 30 тысяч рублей. Но под статус малоимущих семья не подходит: укладывается в прожиточный минимум.
— Видите, я дверь покрасила, шторы на окна повесила. И старый телевизор вынесла, как вы приказали, — суетилась Людмила Львовна, умоляя членов комиссии, пришедших с проверкой повторно, не судить ее строго. Просто от недугов Светланы и сына у нее опустились руки. А тут еще Олежку забрали.
— За что? За что вы хотите лишить Светлану родительских прав?! – вопрос-крик души Людмилы Львовны повисает в воздухе.
Я об этом тоже спрашивала. Мне отвечали, что лишать родительских прав Светлану не будут. И впрямь не за что. А вот ограничить в правах могут. Причина – ее инвалидность. Она – сама беспомощная – не может оказать влияния на воспитание ребенка.
Уполномоченный по правам ребенка Дмитрий Кислицын считает, что бабушке Людмиле Львовне надо срочно оформить опеку. Дмитрий Владимирович удивлен, почему она не сделала этого раньше.
— Неловко как-то при живой-то матери, — объясняет бабушка Олега.
Но при нынешних обстоятельствах и она поняла, что надо узаконить опекунство. Чтобы Олежка не оказался в детском доме.
И снова умоляет членов комиссии, пишущих акт о состоянии квартиры, не судить ее строго за бедность и за отсутствие сил.
— А почему у вашего внука зубы желтые? – спрашивает ухоженная симпатичная сотрудница инспекции по делам несовершеннолетних.
— Неправда. Олежка каждый день чистит зубы! — на крик сквозь слезы срывается бабушка.
— А почему у него прическа некрасивая? – еще вопрос от той же сотрудницы…
Хочу домой!
Из квартиры Людмилы Львовны я еду в приют к Олежке. Последний раз я видела его пять лет назад, как раз перед поступлением в первый класс.
Он вырос, конечно. Но по-прежнему очень похож на Светлану.
На голове Олега короткие волосы.
— Меня здесь воспитательница подстригла. А вообще-то я сам себе прическу делаю. У меня и машинка есть. Я длинные волосы люблю.
Хорошо, что Олежку не подстригли «под ноль», как парней в зоне. Сколько же там бывших воспитанников детских домов! И меня еще будут уверять, что в приюте и детском доме этому мальчику будет лучше, чем дома?! Пусть и не в идеальной чистоте. Вот и сейчас в уютном и стерильно чистом, хорошо меблированном реабилитационном центре с приютом Олежка нередко плачет.
Заплакал он и тогда, когда я спросила, как он оказался здесь. Взрослые-то (кто привез его сюда и родные, от кого увезли Олега) говорят разное. А устами ребенка, сами знаете, глаголет истина.
— Я шел в школу, — волнуясь и то и дело глотая воздух, рассказывает мальчик. – Вдруг останавливается полицейская машина, из нее выходит женщина и насильно ведет меня к этой машине. А мама с бабушкой мне всегда говорят, чтобы я был осторожным. Я упирался, но меня все равно затолкали в машину и привезли в приют. Мама с бабушкой ко мне приезжают. Они плачут и я плачу. Я домой хочу. Мне с ними лучше. А здесь меня обижает большой мальчик.
Олег называет имя своего обидчика. Я прошу социального педагога поговорить с этим большим мальчиком. Тоже, вероятно, кем-то обиженным. Не обозлился бы на всех пока еще безропотный и застенчивый Олежка!
…На днях вновь состоится судебное слушание по решению, где и с кем жить Олегу дальше. Для этого члены комиссии вновь фотографировали углы и уголки в квартире Людмилы Львовны. Но чего стоят все эти «обличительные» фото в сравнении даже с одной слезой и без того обиженного судьбой ребенка?
Галина БАБАНАКОВА.
г. Кемерово.